Сергей Крикалев: Чтобы лететь на Марс, нужно решить много технических задач
– Сергей Константинович, стать космонавтом – это мечта детства?
– Нет, это осознанное решение. По окончании школы я понял, что это самое интересное для меня, чем можно заниматься, и поэтому все последующие мои шаги были направлены к тому, чтобы прийти в космонавтику. Я осознавал, что вероятность попадания в отряд космонавтов ничтожно мала. Но я постоянно работал над собой, стал интенсивно готовиться, поступил в Ленинградский механический институт. После окончания работал в НПО «Энергия». Испытывал оборудование, применяемое в космических полётах, разрабатывал методы работы в космосе и участвовал в работе наземной службы управления.
– Как Вы считаете, космонавт – это призвание?
– Для меня это скорее то, чем я люблю заниматься, и, на мой взгляд, одна наиболее из интересных отраслей деятельности.
– А как там в космосе?
– Невесомо (улыбается – ред.). Если серьезно, конечно, пребывание в космосе – это, прежде всего, тяжелая, ответственная и не очень полезная для здоровья работа.
– Ведь это же колоссальные нагрузки на человеческий организм?
– Знаете, как ни странно, наиболее вредное воздействие на человеческий организм оказывает как раз отсутствие нагрузок. Когда человек находится в состоянии невесомости, у него начинает меняться состав крови, вымывается кальций из костей, меняется мускулатура, связки, весь организм подвергается серьезнейшей перестройке, а затем, по возвращении на Землю, снова перестраивается обратно. Поэтому при таких перепадах крайне важно постоянно поддерживать себя в нужной физической форме.
– А что испытывает человек в космосе, побывав там впервые?
– Самое запоминающееся впечатление от того, что видишь в иллюминатор. Но и надо понимать, что полет в космос – это не только красивые виды, это еще долгий путь работы над собой: постоянные тренировки и подготовка к полету. И когда ты выходишь на финальную прямую, то, оказавшись там, испытываешь невероятное чувство ответственности за себя и свои действия.
– Как проходят сегодня тренировки? Какой он, рабочий день современного космонавта?
– Вы знаете, это какой-то уже сложившийся миф или, если хотите, стереотип 60-х годов, будто все космонавты, как только приходят на работу, сразу садятся в центрифугу и целый день в ней вращаются. На самом деле подготовка к полетам во многом больше статичная, за столом с документацией и всевозможными техническими схемами. Меньшая часть работы – тренажер.
– Что представляют собой современные тренажеры? Какие они?
– Это макеты корабля, внутри которого космонавт должен выполнить определенный ряд поставленных задач в случае внештатных ситуаций. Есть также специальные подготовки на выживание. Одно время у нас даже были для этого модули внутри барокамеры, где наглядно демонстрировалось, с какими усилиями открывается люк при перепадах давления и что надо делать в таких случаях, чтобы его открыть.
– А кто разрабатывает эти методики для тренажеров?
– Могу сказать, что сегодня опытные космонавты зачастую сами принимают участие в разработке новых методик.
– Говоря о тренажерах: тренажеры 70–80-х гг. и сегодняшние современные тренажеры, насколько модернизировались в результате научного прогресса? И как космонавтам приходится их осваивать?
– Конечно, в 60-х гг. еще и тренажеров как таковых не было, задачи стояли совсем для сегодняшних дней простые, а от момента формирования отряда до полета проходил год. Сейчас, для сравнения, только общекосмическая подготовка занимает два года. То есть техника становится сложнее и подготовка, соответственно, усложняется. Если в самом начале изучения космического пространства ставилась задача выяснить, а может ли вообще человек в нем выжить – дышать, глотать, – то сейчас стоит задача работать со сложной техникой, управлять этой техникой. Идет научная, инженерная подготовка. Что касается перехода от 80-х к современным тренажерам, то, как ни парадоксально это покажется, они упростились. Для примера, еще совсем недавно, 25–30 лет назад, мы помним, как были сложно устроены механически внутри видеокамеры, затем появилась возможность писать все на статическую память, а в современных видеокамерах движущихся частей практически нет. Примерно то же самое и с тренажерами. Они стали более компактными, мобильными в использовании.
– Поговорим немножко о Вашем полете 3 февраля 1994 года на шаттле «Дискавери» в рамках космического полета STS-60. Тогда на орбите у шаттла сломалась система вентиляции. Вы, не дожидаясь решения с Земли, взяли ситуацию в свои руки и устранили поломку, приняв, по сути, ответственность за возможные последствия на себя. Вы всегда принимаете в экстремальных ситуациях быстрые самостоятельные решения? Это черта характера?
– Дело в том, что для меня та ситуация не была экстремальной. За спиной у меня на тот момент уже было 15 месяцев полета, я отлетал три экспедиции на станцию «МИР» и привык работать и в более тяжелых условиях. Подготовка нашего экипажа была более глубокая, нежели у американцев, мы были больше адаптированы к изменениям программы полета. Несмотря на то что на Земле работает огромное количество грамотных, детально знающих свое дело специалистов, бывают разные случаи, когда решение должен принимать экипаж. Было нужно просто брать и решать, что я и сделал. И для нас тот нештатный случай был, скорее, некой притиркой нашей системы к американской, одним из шагов изучения методов совместной работы.
– А какая из космических систем, по Вашему мнению, лучше – российская или американская?
– Каждая страна привносит что-то свое, а мы стараемся брать лучшее из каждой системы.
– В 90-е годы наше государство переживало не самый лучший период в своей истории, в том числе и отечественная космонавтика. Финансирование было ограничено, множество полетов откладывалось. Как Вы сам вспоминаете те непростые времена для нашей страны?
– Я думаю, мы в какой-то мере продолжаем переживать последствия того периода и сейчас, потому что не только из космонавтики, но и из других научных сфер в те времена уходило много молодых талантливых специалистов, что привело к большому разрыву между старым поколением, которое осталось в системе, несмотря ни на что, и молодыми ребятами, которые сейчас приходят и готовы с энтузиазмом работать. К сожалению, часть среднего между ними поколения оказалась просто вымыта, потому что кто-то тогда ушел зарабатывать деньги, кто-то вовсе переключился на другой род деятельности. Потери грамотных специалистов были колоссальны. Конечно, это не могло пройти бесследно для космонавтики.
– Есть ли будущее у российской космонавтики?
– Сейчас интерес к космонавтике среди молодежи снова возвращается. Это очень радует. За последние 10 лет значительно увеличилось финансирование, а значит, возможностей для научных экспериментов стало больше. Мы можем участвовать в проекте международной космической станции, в разработках проектов будущего.
– Какие задачи стоят сегодня перед «Роскосмосом»?
– Сегодня очень плотно идет взаимодействие «Роскосмоса» с правительством, с Минфином, с системой образования. Мы хотим, чтобы к нам приходило как много больше молодых высококвалифицированных специалистов.
– С 2016 года в «Роскосмосе» Вы занимаетесь разработкой пилотируемых программ. Расскажите, пожалуйста, об этом. Что это за программы?
– Это текущие космические программы, связанные с созданием кораблей «Союз» и «Прогресс». В зависимости от того, как строится программа полетов, нужно понимать, на какой год сколько нужно кораблей. Исходя из этого, делается заказ. Допустим, корабль «Союз» изготавливается 2,5 года. Все это связано с созданием научной аппаратуры, подготовкой космонавтов. Кроме того, постоянно идет работа над новыми модулями, которые должны состыковаться со станциями, и работа над созданием нового транспортного корабля. Параллельно организуются научно-исследовательские работы в плане того, как должны выглядеть перспективные модули будущего, какие особенности будут у нового корабля через 5–10 лет
– В ноябре 2015 года НАСА сообщила о начале поисков места для высадки экспедиции на Марс. По их заявлениям, экспедицию предполагают провести уже в 30-х годах текущего столетия. Как Вы считаете, мы действительно через 10 лет сможем наконец долететь до Марса?
– Чтобы через 10 лет долететь до Марса, нам нужно решить очень много технических задач. Первое препятствие для достижения Марса – это та доза радиационного облучения, которую может получить экипаж, совершая полет от Земли к Марсу. Уровень радиации на орбите больше, чем на Земле, но все-таки не такой высокий, как при полете за пределами этих радиационных полюсов. На сегодняшний день обеспечить технически безопасность человека, преодолевающего расстояние хотя бы только туда, практически невозможно.
– А есть какие-то пути решения этой проблемы?
– Тут несколько вариантов. Либо усовершенствование средств защиты, что пока тоже непонятно, как делать, либо увеличить скорость полета, что требует разработки качественно нового двигателя корабля, а, следовательно, увеличения расхода топлива. Все это сейчас находится пока в стадии разработок. Но говорить о том, что мы сможем слетать туда и обратно без проблем и в нормальном здоровом виде вернуться, пока не приходится, поэтому продолжаются исследования.
– Интересно, по космическим подсчетам, сколько лететь на Марс?
– Дело в том, что Земля и Марс, двигаясь по своим орбитам, то сходятся, то расходятся, так как двигаются с разной скоростью. При наиболее оптимальном положении этих двух планет полет займет порядка 8 месяцев в один конец. Обратно 8 месяцев. На сегодняшний день рекорд по пребыванию человека в космосе только 14 месяцев. Тем не менее, даже если не брать в расчет длительность пребывания, основным препятствием для изучения Марса по-прежнему остается сильнейшее радиоизлучение.
– Ежегодно Вы принимаете участие в Гагаринских уроках в Музее космонавтики. Что это за уроки и для кого они проводятся?
– Уже несколько лет мы проводим эти уроки для подрастающего поколения. Мы хотим рассказать детям историю космонавтики, поговорить о будущем. Если мы не будем рассказывать о наших достижениях, то всегда будут возникать случаи фальсификации истории. Поэтому рассказывать об этом надо! На Гагаринских уроках мы собираем космонавтов разных поколений, отвечаем на вопросы журналистов и школьников. К счастью, в школы вернулся такой предмет, как астрономия. Благодаря этому ребята смогут иметь представление, где они живут, понимать свое место во Вселенной.
– Я знаю, что Вы являетесь автором фотопроекта «Живопись творца». Это для души?
– Это немного преувеличение (улыбается – ред.). Я бы назвал это не фотопроектом, а побочным эффектом работы нашей команды в космосе. Мы много фотографируем по заданию ученых, инженеров, что-то, конечно, фотографируем просто потому, что это красиво и хочется поделиться впечатлениями с близкими, друзьями и коллегами, которые не имеют возможности собственными глазами посмотреть на Землю из космоса. Так сложилось, что за все время часть этих фотографий постепенно собралась в некую фотовыставку. И для нас радость, если как можно больше людей увидят эти фотографии.
– Ваши дети продолжили традицию космонавтики?
– Нет, моя дочка видела с детства, насколько это непростой труд, поэтому она не в космической сфере.
– Вы член партии «Единая Россия». Что принесло это лично Вам?
– Общение с хорошими, интересными людьми.
– В чем Вы видите свое предназначение в жизни?
– Я делаю то, что умею лучше всего. Для меня это самое весомое, что я могу сделать для своей страны.
– Что бы Вы пожелали в преддверии праздника тем, кто собирается посвятить свою жизнь космонавтике?
– Тем людям, которые хотят прийти в космонавтику, хочу сказать, что это большая и интересная область деятельности! Приходите, получайте хорошее образование, занимайтесь, и, я надеюсь, количество заинтересованных высококвалифицированных специалистов в космической сфере будет с годами только расти! Вместе мы будем делать новые интересные проекты!
